— Ну так опять заболеешь, — язвительно хихикнула жена.
— Лучше скажи ему, что меня нет: уехал, мол, и будет месяца через два. Это проще простого — пяток слов надо запомнить, я тебя научу.
— Ты научишь! Да если б ты пяток слов мог наскрести, зачем бы тебе, остолопу, комедию ломать?
— Дубина, а то я с ним не разговаривал! Справился на отлично с плюсом.
— Садился бы ты лучше работать, осел! Коли он вернется, я с ним без тебя разберусь. Наверно, умнее было глухонемым прикинуться…
Тем временем «линкольн» Патрика О'К. приближался к гостинице. Назавтра предстоял отъезд, и американец больше не думал о своем переводчике. Если бы он угадал невероятную правду, если бы почувствовал, что в этом человеке скрывается персонаж, достойный его пера, он, столь падкий на такого рода сюжеты, возможно, повернул бы назад, чтобы ринуться в наступление — любой ценой.
Перевод Е. Солоновича.
Весть, что Джампаоло женился на госпоже Дирче Ф., дважды вдове, да к тому же и много старше его, не вызвала в городе недоброжелательных толков. Жилось ему трудно, и теперь, когда он наконец-то устроился (пусть даже ценой неизбежного отказа от некоторых привычек), многочисленные друзья порадовались за него, и ни один не позволил себе съехидничать, будто Джампаоло просто-напросто «женился на деньгах». За свадьбой последовали пышные приемы, банкеты, после чего жизнь супругов как-то отодвинулась в тень. О них еще ходили толки — правда, довольно расплывчатые. Говорили, что Джампаоло «работает» — над чем и в какой области, было покрыто неизвестностью — и что его Дирче создала мужу рай земной. Так или иначе, становилось очевидным, что супружеская чета живет несколько обособленно. Люди, которые рассказывали про них, признавались, что виделись с ними скорее давно, чем недавно, и, хотя и восхваляли изысканность яств, собственноручно приготовленных синьорой, и редкую широту ее гостеприимства, явно не торопились утвердиться в этом своем впечатлении, готовые отложить повторный визит sine die.[5] В их осторожных фразах не было открытого порицания, как не было и явного умиления, и все же зачастую на лице говорившего: «Синьора Дирче… Джампаоло… изумительная пара…» — читались тоска и нежелание вдаваться в подробности.
Об этой сдержанности и недомолвках Федериго вспомнил в то утро, когда, рассеянно прогуливаясь по далекой от центра улице Форно и оказавшись перед особняком, значившимся под номером 15, сообразил, что здесь обитает его старый приятель Джампаоло, который исчез из дружеской компании после удачной женитьбы. Федериго был беден и к тому же застенчив — ему ли гоняться за Джампаоло в его новой жизни, подбирая крошки на роскошном пиру? Разве дружба Федериго не бескорыстна, разве у него душа прихлебателя и попрошайки? Скромность и самолюбие заставляли его держаться в отдалении от более удачливого приятеля, пока лед не разбился сам по себе, и вот уже Федериго, подчиняясь внезапному порыву, нажимал на кнопку звонка в надежде провести с Джампаоло полчасика за одной из тех дружеских бесед, что в иные времена примирили его с городом А…
На Федериго, встреченного рычанием собаки и проведенного в living-room[6] — именно так он и стал мысленно величать это хранилище картин, статуй, гобеленов, оловянных ваз и серебряных орлов, — обрушился шквал возгласов, едва скверно выбритый слуга получил от него и доставил в подобающее место анкетные сведения.
Федериго Беццика? Какая неожиданная честь! Да ведь она, синьора Дирче, была наслышана о нем и восхищалась его жизнью и характером вон еще когда — года два назад, в начале своего bèguin[7] Джампаоло, еще при покойном супруге, втором покойном супруге (поднятый палец указал на большой портрет маслом, изображавший лысого господина). Федериго Беццика!.. Доведись ей встретиться с ним раньше… Кто знает, кто знает… Самый верный, самый достойный, самый замкнутый из друзей Джампаоло. Нехорошо столько времени скрываться, ай-ай-ай! Застенчивость? Любовь к тихой жизни? Она понимает (и как!) его вкус к beata solitudo,[8] у них столько общего, и она верит, что это станет основой доброй и крепкой дружбы. Джампаоло? Да, Джампаоло работает, но он скоро появится. А пока можно воспользоваться ожиданием и поболтать для лучшего знакомства. Гость предпочитает португальский портвейн, сухой мартини, негрони? Фабрицио, куда запропастился этот бездельник Фабрицио? Портвейн для господина, да поживей!
Федериго еще ни разу на нее не взглянул: в полутемной гостиной женщина сидела слишком близко, чтобы он осмелился повернуть голову. Но огромное зеркало — трюмо, произнесла она, — отражало ему странный образ нахохлившейся птицы с дрожащими крыльями носа (клюва), серо-буро-малиновыми волосами и подведенными глазами, горящими наружным светом. Она зажигала глаза, как чиркают зажигалкой, давая прикурить гостю, и тут же гасила их, заключая в черепаховую оправу.
Через некоторое время появился Джампаоло в рубашке, без пиджака и поцеловал руку супруге. Нерешительно промямлил несколько слов. Когда настала их очередь, вперед выступили тощие, желтые и какие-то неуверенные в себе Антенор и Гонтран, сыновья первого покойного супруга (палец поднялся, указывая на портрет усатого офицера), и Розмари, дочка второго. Был уже час. Госпожа Дирче объявила, что Федериго останется разделить с ними трапезу. Все перешли в столовую, где под бронзовой статуей ныряльщика, приготовившегося нырнуть в их сторону, был застелен вышитой скатертью стеклянный стол, и Фабрицио, выждав, пока хозяин наденет пиджак, подал бульон в чашках, суфле из сыра, раков, жареные кабачки и корзиночку сушеных фруктов. После обеда вернулись в living-room; кофе долго стекал через фильтр, и все это время тщательно выбирался подходящий ликер. Когда Антенор, Гонтран и Розмари попросили разрешения уйти, Федериго попытался было откланяться, неосмотрительно сославшись на желание отдохнуть (послеобеденная привычка, каковую одобряла и разделяла синьора Дирче), но был силой помещен тут же, в гостиной, на софу — дескать, сосните без всяких церемоний. Два часа он промаялся в темноте, взвинченный донельзя. Не было слышно ни звука: похоже, все спали.
Что делать? Время тянулось бесконечно. Смелости ему придали часы на стене — пробили четыре раза. Федериго вскочил, открыл ставню, привел в порядок ненавистный диван и на цыпочках вышел из гостиной, намереваясь проскользнуть в прихожую. Однако Фабрицио оказался начеку и поднял тревогу, в результате чего на Федериго обрушилась из глубины гостиной новая лавина уговоров.
Скоро чай. Так сразу уйти, но почему? Неотложные дела? Полноте! Нездоровится? Общеукрепляющее лечение — вот что ему нужно. Скажем, небольшой курс picûres[9] Бескапе внутримышечно. Тот же препарат, что она колет Джампаоло. Ах, ему уже советовали? Тем лучше. Нет-нет, вот откладывать-то как раз и не следует. Да зачем в аптеку? Лекарство есть, она все сделает сама, она прекрасно умеет, как-никак закончила курсы медсестер. Помилуй бог, чего тут стесняться, свои люди! Сейчас, одну минутку.
Она вернулась, вооруженная шприцем, и Федериго пришлось улечься на гору подушек, подставив часть себя — несколько квадратных сантиметров — жалу хозяйки дома. Подавленный, он счел своей обязанностью задержаться еще немного, и в это время в гостиную вступил Фабрицио, толкая перед собой чайный столик на колесиках. К церемонии чаепития вновь был допущен Джампаоло, который сообщил, что погода испортилась. Шел дождь. А Федериго был без зонта.
Синьора Дирче моментально приняла решение. Федериго останется ужинать. Какое там надоел — все будут очень рады! Он отказывается? Уму непостижимо! Или он их знать не желает? В глазах у нее сверкнула угроза. И Федериго ответил вялым протестующим жестом — да нет же, никто не отказывается, черт возьми, он остается.
Шумел дождь, опять появились Антенор и Гонтран с собакой, был подан вермут, и после часа приятной беседы на пороге вырос Фабрицио в белых нитяных перчатках и объявил, что можно ужинать. Хозяйка, взяв Федериго под руку, проводила его в столовую, где уже ждал райский суп с клецками, заливной кролик и персики в сиропе. Фабрицио стоял наготове с теркой и пармезаном, чтобы в нужный момент посыпать первое сыром. Разговор коснулся любви и после ухода мальчиков оживился. Часов в десять несколько ударов грома сотрясли дом. Уходить в такую погоду было немыслимо. Фабрицио мог бы отвезти его на машине, но, к несчастью, ее не успели починить: задний мост не в порядке. Ну да ничего страшного, в доме есть комната для гостей — прелесть какая уютная. Она сама ее обставила. Заварить ему ромашку или мяту? Может, он примет таблетку бромурала? Они увидятся утром, за завтраком. А до этого, часиков в восемь, Фабрицио — он уже предупрежден — принесет ему в комнату чашечку черного кофе. Ему что-нибудь нужно? Ванная направо, выключатель слева. И спасибо, что он зашел, лиха беда начало, она надеется часто видеть его в доме. Спасибо, еще раз спасибо, good-bye, спокойной ночи.